Демоны смерти среди деревьев и кустарников

Очерк Генриха Теена. Перевел с немецкого А. Д. Карицкий

В пустыне чахлой и скупой,

На почве, зноем раскаленной,

Анчар, как грозный часовой,

Стоит, один во всей вселенной.

Природа жаждущих степей

Его в день гнева породила

И зелень мертвую ветвей,

И корни ядом напоила...

К нему и птица не летит,

И тигр нейдет; лишь вихорь черный

На древо смерти набежит —

И мчится прочь, уже тлетворный...

Анчар. А. Пушкина

С незапамятных времен люди привыкли смотреть на деревья, как на благодетельный дар небес, как на благословение свыше, ниспосланное роду человеческому. Их мясистые и сочные плоды употребляются в пищу и служат для утоления жажды; ветви, покрытые густою листвою, распространяют вокруг освежающую тень; кора, древесина и сердцевина находят себе многочисленные применения в домохозяйстве человека. Дикари привыкли смотреть на деревья, как на своих дорогих друзей и помощников, и тем сильнее должны были вызывать в людях страх и ужас те деревья, в которых обнаруживались ядовитые, смертоносные, свойства.

У первобытных народов сохранились сказания о деревьях, которые столь ядовиты, что к ним нельзя даже приближаться, а тем более спать под ними, или же прикасаться к ним. Во всех этих легендах есть известная доля истины, к которой всегда примешивалось суеверие, или же какое-нибудь недоразумение. Путешественники прежних времен передают нам исполненные ужаса рассказы о ядовитом дереве и долине смерти. Еще в шестнадцатом столетии распространились известия о макассарском ядовитом дереве на острове Целебесе; врачи и натуралисты стали сообщать сведения о действии яда, изображая картину в самых ужасающих красках. Рассказывали, напр., что малейшие количества яда, введенные в кровь, не только умерщвляли человека мгновенно, но что действие яда проявлялось в столь разрушительной форме, что по прошествии получаса все тело отравленного человека отделялось от костей.

Первое описание «ядовитого дерева» принадлежит Нейгофу и относится к 1682 г. Но если путешественники прежних времен и представляли себе действие яда в преувеличенно ужасном виде, то их отчеты являются свободными от тех мрачных басен, которые сообщаются позднейшими исследователями. Уже в конце семнадцатого столетия Жервэз утверждал, что простое прикосновение к «ядовитому дереву», или даже запах яда действуют смертельно. Так в 1701 г., у Камеля встречается рассказ о том, что испарения, распространяемые деревом, уничтожают все живущее на значительном протяжении вокруг и что птицы, садящиеся на ветки «ядовитого дерева», умирают, если вслед за тем не съедят ягод «вороньего глаза»; в последнем случае птицы сохраняют себе жизнь, но у них все-таки выпадают перья. Еще раньше Аргензола сообщает нам рассказ о дереве, вблизи которого всякий засыпает и умирает, если приблизится к нему с западной стороны; человек, подошедший с востока погружается в спасительный сон, освобождающий от смертоносного действия ядовитых испарений, испускаемых деревом. Сообщали также, что преступников, осужденных на смерть, посылали ежегодно к этому дереву, чтобы добыть из него сок, служивший для отравления оружия. Преступники могли безнаказанно подходить к дереву только с завязанным ртом и по направлению ветра; тогда они еще могли избежать опасности смерти. Если преступники благополучно возвращались с ядом — их миловали; в громадном же большинстве случаев посланные погибали от действия вредоносных испарений, испускаемых деревом ^[1].

По свидетельству Румфа, «ядовитое дерево», кроме Целебеса, встречается на Суматре, Борнео и Яве. Наиболее чудовищные рассказы были сообщены о яванском ядовитом дереве голландским хирургом Форшем в конце восемнадцатого столетия. Его письмо о ядовитом дереве появилось в 1781 г., было переведено почти на все европейские языки и содержание его стало достоянием всех естественноисторических и географических учебников того времени.

Правда, сообщения комиссаров Батавского Общества Рина и Пальма (1789 г.) звучат далеко не в унисон со всеми вышеописанными курьезами, ибо комиссары не только называют «ложью» все рассказы, передаваемые Фёршем, но и отрицают самый факт существования ядовитого дерева на острове Яве. В том же смысле высказались позднее Стэнтон, Баррау и Лабиллардьер; наоборот, Дешан, проведший на острове Яве многие годы, положительно утверждает, что ядовитое дерево, или упас, нередко встречается в провинции ІІалембанг, но что близость этого дерева не опаснее соседства со всяким другим ядовитым растением.

Еще в 1712 г. Кемптер — чрезвычайно осторожный и точный исследователь — заканчивает свой обстоятельный отчет об ядовитом дереве следующими словами: «разве возможно что-нибудь рассказывать со слов азиатцев без того, чтобы сообщение не было перепутано баснями». Но, несмотря на это, новейшие исследования Лешено, Д-ра Горсфильда, Блуме и других подтвердили полную справедливость отдельных известий и показали, что только смешение и преувеличение разнородных вещей могло дать повод к несомненно баснословным рассказам.

В создании легенд о ядовитом дереве на острове Яве сплелись вместе два разнородных факта, имеющих место в одной и той же области, но вне этого — не стоящих между собою в какой-либо генетической связи. Мы имеем в виду, с одной стороны — широкое развитие вулканических явлений, с другой — действительно ядовитых растений в девственных лесах острова. Остров Ява очень богат вулканами, горячими ключами, сальфатарами (трещинами, выделяющими сернистый газ) и содержит также места, которые, наподобие знаменитой «Собачьей пещеры» близ Неаполя, выделяют углекислый газ.

Если впадина, из которой через трещины стенок выделяется углекислый газ, не будет очищена дуновением свежего воздуха (ветром), то углекислота, будучи тяжелее атмосферного воздуха, собирается в нижних уровнях впадины и убивает заснувшего на дне ее человека.

Человек, попавший в подобную яму, подвергается той же опасности, какую встречает ее в погребе, где находится большое количество жидкостей, подвергающихся брожению.

В ближайшем соотношении с ядовитыми деревьями находится отдельный яд, действующий убийственно на человека; в приготовлении этого таинственного яда туземцы Зондских островов обнаруживают замечательное искусство. Главная составная часть стрельного яда, приготовляемого на Яве и лучший сорт которого носит местное название Upas Radja или княжеского яда, приготовляется из коры корня дикорастущего в лесах острова растения упаса (Strychnos Tiente) — вьющегоcя кустарника из сем. Apoсуnaе. Простой, лишенный ветвей, ствол упаса (Strychnos Tiente), длиною 25—30 метров и толщиною в человеческую руку, цепляется помощию своих изгибающихся усиков за другие деревья первобытных лесов и выпускает из пазух больших блестящих зеленых листьев громадные щитки, усеянные большим количеством душистых беловатых цветов. Самый кустарник не представляет опасности и тому, чья кожа придет в соприкосновение с соком этого кустарника, не грозит ни малейшей неприятности.

Но в тех же лесах — по соседству с только что указанным нами кустарником — мы заметим высокий красивый цилиндрический ствол, который возвышается на 20—25 метров; ствол этот совершенно гладок и лишен ветвей и несет на своей вершине красивую полукруглую крону, которая гордо взирает с высоты на более низкие маны (ползучие растения), обвивающиеся вокруг него. Это — анчар (Antiaris toxicaria Lech), внешность которого устраняет, по-видимому, всякое подозрение в том, что перед нашими глазами стоит носитель знаменитого стрельного яда. Но горе тому, кто неосторожно прикоснется к коре анчара, из трещин которой вытекает млечный сок! Рука смельчака покроется большими пузырями, болезненными нарывами и, если хоть капля сока проникнет в кровь через образовавшуюся рану, то ничто не спасет несчастного от ужасной смерти.

В состав стрельного яда входят несколько растительных ингредиентов и самый способ его приготовления держится в большом секрете. Один из новейших путешественников но Малакке лично присутствовал во время приготовления стрельного яда и описывает эту процедуру следующим образом:

В землю вбили три деревянных кола и поверх их установили железный котел, наполненный до половины водою. После того, как под котлом был разведен огонь, в воду бросили пригоршню мелко истертой коры «Akav іро» (Strychnos Tiente) и затем щепотку «Iро batang» (Antiaris toxicaria ), ко всему было прибавлено небольшое количество Sabol. Через минуту кора была выжата в воде рукою и выброшена из котла.

Экстракт варился в течение четырех минут и был перелит из котла в сосуд с большой осторожностью. При переливании жидкости употреблялся шарик из наскобленных бамбуковых волокон; его держали у края котла и он служил как фильтр, задерживавший все волокнистые части.

Котел был тщательно вычищен песком и в него вновь влили прежний отвар. К отвару прибавили еще полную чайную ложку сока Ipo batang (Antiaris), но для этого небольшого количества пришлось срубить целое дерево и собирать сок, стекавший капля по капле из обнаженной поверхности ствола. Когда этот сок был влит в котел, жидкость, вначале совершенно прозрачная, помутнела, и на дне котла осела клочковатая масса. После дальнейшего нагревания в продолжении двух минут, светлую отстоявшуюся от образованного осадка жидкость слили, котел вычистили вновь и полученный продукт был подвергнут повторному кипячению до густоты сиропа. Яд был готов. В полученный яд погружали кончики стрел; остальная часть сохранялась для дальнейшего употребления в капсулах, сделанных из бамбукового ствола. Чаще всего намазывают стрельным ядом маленькие стрелки, приготовляемые из пальмовых колючек и ваты; ими стреляют, выдувая их из длинных трубочек — полых стволов растений.

Столь миниатюрное, едва заметное, орудие смерти тем не менее оказывает могучее действие и имеет важное применение преимущественно против хищных зверей. Стрела, из засады поражающая тигра, летит без всякого шума; рана, нанесенная стрелой, вначале столь незначительна, что мощный зверь едва ее замечает, но уже через несколько минут яд обнаруживает свое действие. Зверь, пораженный смертоносной стрелой, шатается, по телу его пробегает дрожь; он останавливается на минуту, как будто вкопанный в землю, и — затем внезапно падает и умирает после коротких, но сильных судорог. В яде анчара, собранном на острове Яве, Мульдер открыл 3,6% азотистого вещества, названного им антиаром; миллиграмм этого вещества, положенного на рану собаки или кролика, убивал животное в продолжении 10—15 минут при явлениях страшнейших конвульсий.

Другой страшный яд, употребляемый обитателями Ориноко и приготовление которого сопровождается различными таинственными заклинаниями, обладает совершенно подобными же свойствами; яд этот называется кураре (урари, вурали) и материалом для его приготовления служат сердцевина и кора дерева Strychnos gujanensis Mart (относящегося также к сем. Аросуnеaе) и сок растения Echiles suberecta. Последнее ядовитое растение принадлежит к крайне редким, и индейцы очень озабочены тем, чтобы оно было как можно меньше известно другим.

Так, например, одному из путешественников по тропической Америке удалось встретить близ Рио-Бранко только единственный экземпляр, от которого все индейцы на протяжении нескольких миль в окружности добывали необходимые запасы яда. Он сам намочил пораненный палец свежим соком, взятым из различных частей растения (древесины, коры, семян), не почувствовав никаких вредных последствий, и индейцы уверяли его, что опасные свойства кураре развиваются только во время кипячения сока в продолжении многих часов и с различными другими примесями. Милльру (Milleroux) (в продолжение своего многолетнего пребывания в Британской Гвиане и во время одной экскурсии на высоты Мацарони) имел случай познакомиться с быстро-умертвляющим действием кураре, намазанного на кончики стрел. Пеппиг также имел достаточно случаев убедиться с смертоносном действием яда. Индейцы выбирают большой длинный тростник, выдалбливают его c большою тщательностью и сглаживают его внутренние стенки. Стрелы, около 30 сантиметров длины, вырезываются из очень твердого дерева; один конец таких стрел погружается в яд, другой — обвертывается ватой и притом так, чтобы конец мог плотно входить в тростниковую трубку. Вооруженный подобным оружием индеец выслеживает своего простодушного врага, в то время, как последний, быть может, только тем и занят, чтобы приготовить вкусное блюдо из только что застреленного им оленя.

Ни один шорох не выдаст опытную походку подкрадывающегося к врагу индейца, никакой глаз не заметит опасную трубку, спрятанную в густом кустарнике; но вот, гонимый сильным дуновением в предательский тростник, тихо вылетает метко направленный крылатый вестник смерти, поражающий беззащитную жертву, которая от незначительной ранки испускает дух в течение немногих минут, сопровождая свое отшествие в страну теней ужасающими конвульсиями.

Действующая составная часть яда кураре — курарин кристаллизуется в бесцветных призмах, имеет очень горький вкус, легко растворяется в воде и в алкоголе и дает с кислотами кристаллические соли. В Европу кураре привозят в тыквах и в маленьких глиняных горшочках.

Жители Северной Америки пользуются для приготовления стрельного яда также одним из представителей сем. Apocyneae (Соnоlоbium macrophyllum Mich), а один из видов р. Echiles, по свидетельству Парка, служит для той же цели негритянскому племени Мандинго, живущему по течению Нигера.

Бушмены добывают свой стрельный яд из млечного сока Adenium Bochmianum, широко распространенного в странах Дамара и Нама.

По свидетельству полковника Франсуа, в растении протыкают дыры помощию палки, а также делают надрезы; млечный сок, вытекающий в довольно значительном количестве, собирают в подставленные сосуды. Затем млечный сок Adenium сушат на солнце, причем он окрашивается в фиолетовый цвет и, по прошествии нескольких дней, получает вид твердой черноватой массы; эту массу туземцы сохраняют в небольших кожаных мешочках.

При намазывании на кончики стрел, сухая масса разбавляется соком «Habas» (туземное название одного чрезвычайно водянистого, приятного на вкус, корня, достигающего до 5 фунтов весу); при этом получается густая кашица, которой и покрывают кончики стрел помощию заостренных палочек. Для установки древка стрелы бушмены пользуются особым камнем, испещренным наподобие решетки.

Лук приготовляется из древесины одного кустарника, тетива — из спинных сухожилий антилопы. Когда лук лежит без употребления, тетиву отпускают, что делается — в особенности, в течение всего влажного времени года — для того, чтобы тетива дольше сохраняла свою упругость.

Стреляют бушмены, стоя на коленях, предпочитая во время стрельбы это положение тела всякому другому. Для хранения стрел употребляется кожаный мешок, или же круглый колчан, который бушмены носят на шнурке, перекинутом через левое плечо.

Другой стрельный яд — яд Тикула — приготовляется одним индейским племенем (Тикула), по мнению Гумбольдта, из породы мака, растущей на острове Морморота (в верховьях р. Мараньона); по свидетельству же Кондамина, в состав яда входит более тридцати различных ингредиентов — корней и трав; яд Тикула, введенный в кровь, убивает почти мгновенно; относительно его химического состава, к сожалению, отсутствуют всякие данные.

Кроме упомянутой выше апоцинеи — Соnоlоbium macrophyllum Mich —  другие родственные растения (Сеrbеrа, Thevelia, C. Ahomai) могут быть отнесены к сильноядовитым, но особенною ядовитостью отличаются семена апоциней, заключающие в себе два страшнейших яда, которыми только располагает современная токсикология — стрихнин и бруцин. Мы не можем не сказать несколько слов о своеобразном употреблении ядовитых семян среди жителей Мадагаскара, у которых они получили применение в уголовном судопроизводстве. Если кого либо обвиняют в тяжком преступлении, то собирают общественное собрание под председательством жрецов и подсудимого заставляют проглотить тангинский орех (семя Tanghinia vеnеnifera); если желудок испытуемого в состоянии удалить ужасный яд путем рвоты, то подсудимого оправдывают; если же нет, то преступление считается несомненно доказанным и влечет за собою непосредственное возмездие — несчастный умирает в страшных муках ^[2]).

Среди представителей сем. молочайных (Euphorbіасеаe) встречается одно очень опасное дерево, наводящее ужас на обитателей южной и средней Америки; это манцанилла (Hippomane Mancinella), дерево, по форме листьев, внешнему виду и окраске плодов напоминающее яблоню и получившее большую популярность среди образованной публики, благодаря известной опере Мейербера «Африканка», в которой манцанилла фигурирует, как дерево, умертвляющее всякого, кто заснет под его листвой. Манцанилла встречается на Антильских и Багамских островах (не в Африке) и посадка этого дерева в местах, предназначенных для общественных прогулок, повсюду запрещена полицейскими постановлениями, ввиду того, что манцанилле приписывается смертоносное действие (туземцы думают, что даже тень от манцаниллы может умертвить человека, на которого она упадет).

Исследование свойств этого ядовитого дерева показало, что все части манцаниллы переполнены млечным соком, который очень сильно реагирует при непосредственном прикосновении, производя на совершенно здоровой коже пузыри и нарывы; внутреннее употребление сока действует крайне гибельно, и даже дым, распространяющийся вокруг при горении этого дерева, может вызвать временную слепоту, продолжающуюся в течение нескольких дней. Плод манцаниллы, покрытый остроконечными крыловидными придатками, не может служить в пищу даже и животным; поэтому рассказы о том, что лошади, наевшись плодов манцаниллы, обнаруживают приступы неистовства, можно причислить к разряду басен.

Предполагают, что туземцы употребляют млечный сок манцаниллы для отравления стрел, а это предположение представляется тем более вероятным, что у многих африканских дикарей сок молочайных употребляется, как отрава для оружия и (с тою же целью) примешивается и к напиткам. Когда срубают манцаниллу, то предварительно обугливают кору дерева для того, чтобы избежать брызг ядовитого сока. Но вообще туземцы избегают манцаниллу с таким же таинственным и почти суеверным страхом, как жители Явы — «ядовитое дерево». По какой-то счастливой случайности, в тех же лесах и притом в непосредственном соседстве с манцаниллой возвышается, как неизменный и постоянный спутник предательской красавицы — трубчатое дерево (Bignonia leucoxylon), сок которого, по уверению туземцев, составляет действительнейшее противоядие против отравления ядом манцаниллы.

К сем. молочайных (Euphorbiaceae) относятся многие деревья, похожие на манцаниллу, испарения которых, а тем более млечный сок, действуют весьма губительно на жизнь и здоровье человека. На Капской Земле плантаторы посыпают растертыми плодами местного растения Hyaenanche globosa L. куски мяса, употребляя их, как самую действительную отраву против гиен. Дикие обитатели Южной Африки отравляют свои стрелы соком Euphorbia caput; тоже самое может быть сказано и относительно других видов молочая — Euphorbia heptagona, Е. virosa, Е. cereifoinis (Эфиопия) и — Е. cotinifolia (Южная Америка). Совершенно, по-видимому, безвредное самшитовое дерево (Buxus sempervirens L.) наших стран настолько ядовито, что в одной местности Персии, где оно очень распространено, вовсе не держат верблюдов, которых ничем нельзя удержать от того, чтобы они не питались листьями растения (безусловно смертоносного для верблюдов).

Индейцы Центральной Америки считают пальчатое тыквенное дерево (Саrіса digitata) столь опасным, что, по их мнению, даже одно пребывание вблизи этого дерева приносит смерть. Сочные листья обыкновенного тыквенного дерева (Саrіса Рараіа), которым негры обсаживают свои хижины, обладают очень странным свойством. Если обвернуть этими листьями мясо и дать последнему полежать некоторое время, то мясо становится рыхлым и мягким, как будто бы его сварили; дальнейшее лежание между листьями вызывают в мясе быстрое разложение. Научное исследование желтого, горького сока дикой Саrіса digitata констатировало в нем едкие свойства; тычинковые цветки обнаружили невыносимый запах, но отравления путем испарений наблюдать не удалось. Плоды этого растения, вначале зеленые, а со временем принимающие желтый цвет, употребляются туземцами в пищу в сыром виде с прибавкою сахара, или же соли с уксусом.

Гораздо более опасными представляются небольшие деревья и кустарники, встречающиеся в более теплых областях Северной Америки: туземцы называют их ядовитым дубом и ядовитым плющем, несмотря на то, что указанные растения представляют только отдаленное сходство с теми, от которых они позаимствовали свое название.

Мы имеем дело с представителями рода Rhus, многие виды которого разводятся в наших садах, как декоративные растения^[3], а именно с Rhus toxicodendron, Rh. radicans, Rh. lobata. Наиболее ядовитыми свойствами обладает Rhus toxicodendron, цепляющийся или ползучий по земле кустарник, с яйцевидно-заостренными, тройственными листьями, белыми цветами и плодами того же цвета. В Калифорнии и в некоторых других территориях Соединенных Штатов, произрастание этого растения еn masse считается одним из величайших бедствий. Все части Rhus toxicodendron переполнены ядовитым соком, придающим полотну и бумаге прочную черную окраску; благодаря своей едкости, он вызывает своеобразную сыпь на теле, головокружение и судорожные припадки. Эти симптомы появляются не только при непосредственном прикосновении, но и путем вдыхания испарений, распространяемых растением вокруг себя. Опасность быть отравленным Rhus toxicodendron бывает различна и находится в зависимости от климатических условий и от индивидуальной восприимчивости субъекта. У многих лиц (преимущественно белокурых) простое прикосновение к дереву, или отламывание ветви производит распухание и воспаление рук и ног; другие же не подвергаются ровно никакой опасности. В некоторых горных странах Rhus toxicodendron представляется столь распространенным, что эти страны являются совершенно недоступными для тех лиц, которые очень восприимчивы к испарениям этого кустарника.

В заключение, мы не можем не упомянуть о крапивных растениях (Urticaceae), которые с полным правом могли бы называться «змеями растительного царства». Что прикосновение нашей обыкновенной, так наз. жгучей крапивы (Urtica urens) действует не особенно приятно на кожу — это нам хорошо известно. Не менее известно, что при прикосновении нашего тела к крапиве, ломкие волоски растения проникают в кожу; кончики волосков отламываются, и в ранку вливается незначительное количество сока, заключающегося в волосках (всего около одной полуторастотысячной доли грамма в каждом волоске); но яд наших местных крапив можно считать сравнительно ничтожным. (Кстати, заметим, что из той же крапивы выходят превосходные зеленые щи, особенно, если взята молодая крапива. Но даже в конце июля можно варить сносные щи из нашей крапивы. Ред.)

В жарком климате Индии — родине страшной очковой змеи, произрастают и самые страшные виды крапив, названные на языке местных жителей весьма метким названием «чертовых листьев» Urtica urentissima stimulans, сrеnulata. Легкого прикосновения достаточно для того, чтобы рука вздулась при явлениях ужасающей боли, продолжающейся многие недели. Один вид крапивы, растущий на острове Тиморе, вызывает при прикосновении к коже человека адскую боль, которая длится многие годы и только ампутация пораженного члена может подчас спасти страдальца от мучительной смерти. Знаменитый ботаник Гукер, во время своего путешествия в Гималайских горах, имел случай лично ознакомиться с опасными свойствами многих крапив.

«Колючки разнолистной крапивы (Urtica heterophylla) имеют ужасный вид; но несмотря на то, что они производят очень болезненные уколы, боль продолжается всего около получаса. Между тем эти колючки, в соединении с пиявками, москитами, клещами и т. д. держат кожу путешественника в состоянии постоянного воспаления.» Большая крапива, растущая кустарником (Urtica crenulata), возбуждает такой ужас среди местного населения, что Гукеру только с большим трудом удалось убедить своих проводников срезать растения. «Я собрал» — говорит Гукер — «много экземпляров, не приводя их в соприкосновение с моею кожею; но лишенные всякого запаха испарения, испускаемые крапивой, были столь остры, что после обеда мои глаза и нос сильно напухали. Колючки, (которых на поверхности широких блестящих листьев меньше, чем на молодых образующихся частях растения), несмотря на то, что они микроскопически малы, могут вызывать собою воспаления, сопряженные с лихорадочными явлениями и даже столбняком. Подобной степени ядовитости достигает растение только осенью».

К опасным видам крапив относится гигантская крапива (Urtica gigas), которая очень распространена в Австралии и имеет вид дерева довольно значительной высоты, покрытого большими шероховатыми листьями. Листья эти вызывают в коже человека такое же жжение, как и наша крапива, но на лошадей они оказывают часто смертельное действие. Англичанин Гендерсон передает, как пример, что прежде, раньше чем он ближе ознакомился с зловещими свойствами крапивного дерева, он проезжал верхом через кустарник, в котором находилось много маленьких деревцев указанного вида крапивы. Лошадь его, сильно обожженная листьями, по прошествии десяти минут стала качаться со стороны в сторону и упала на землю. Через три часа она была уже мертва, и тело ее было покрыто нарывами». Из этого, добавим кстати, — видно, насколько удачно наш народ охарактеризовал известного сорта дельцов, назвав их «крапивным семенем».

^[1] Эта легенда и дала Пушкину повод написать всем известное стихотворение „Анчар“.

^[2] У многих африканских племен встречается подобный же «суд Божий», для производства которого наичаще употребляют калабарские бобы, — семена растения Physostigma venenosum, заключающие в себе в высшей степени ядовитый алкалоид эзерин (физостигмин).

^[3] В Европе представители р. Rhus получили коллективное название кожевенного дерева, так как порошок из листьев Rhus соrіаrіа, R. cotinus и Соrіаrіа myrtifolia употребляется во многих местностях для дубления кож.